Из жизни Хельды Ван Дейлин.
С прибытия на остров многое изменилось.
В том числе она чудесным образом была вылечена от рака легких,
заменив обрядом свою кровь на кровь дракона Смерти.
С прибытия на остров многое изменилось.
В том числе она чудесным образом была вылечена от рака легких,
заменив обрядом свою кровь на кровь дракона Смерти.
Быстрым отточенным привычным движением – острая сталь вспорола узкую женскую ладонь. Не было видно уже практически ни одной линии, они все были скрыты белесыми безобразными рубцами шрамов самой разной давности. Одна только полоска – глубокая и длинная ямочка любви, словно сточная канава после дождя, заполнялась алой жидкостью.
Резкий порыв ветра разметал пепельные локоны, бросил их в безразличное лицо, скрывая его холод от всего мира. Новая рана, что уже завтра стянется очередным уродливым шрамом на ладони воина – скрылась под тонкими подушечками цепких и в тоже время нежных пальчиков Хельды.
читать дальше - Госпожа Ван Дейлин, какое платье Вам принести для завтрака? – Раздался колокольчик-голос молоденькой служанки, на вид лет семнадцати.
Ван Дейлин не повернула головы, продолжая медленно и методично вычесывать спутанные во время сна волосы. Девушка моложе ее самой на каких-то пару лет, отражалась в зеркале и вид белокурой девицы с голубыми лентами, вплетенными в две крупные шишечки из волос, вызвал едва заметную, теплую, сдержанную улыбку. Та в свою очередь взволнованно мяла в руках передничек, наблюдая за затылком своей княжны. Девчонка была на седьмом небе от счастья, что нашла себе работу у самой правительницы, и не могла при этом выдавить из себя улыбки, не могла унять дрожь в руках.
- Оставляю на твой выбор. – Ответила княгиня еще раз медленно, со всей любовью проведя золотым с рубинами гребнем по мягкому шелку длинных волос. Хельда не спускала глаз с девушки, добавив в улыбку немного хитрости и лукавости, как художник разбавляет на палитре цвет краски. Это был тест для служанки – справится ли, как хорошо запомнила, из какого шкафа одевают княгиню к завтраку.
Девушка только сейчас осознала и почувствовала на себе взгляд, поймав в отражении стальные глаза. Дрожь пробежала по ее телу, когда она, молча быстро кивнула в ответ, тут же скрывшись за дверью, от которой так и не решилась сделать робкого шага в богато обставленную комнату Ван Дейлин, наполненную солнечными лучами, пробивающимися через тонкую ткань занавесок.
Из плотно сжатого кулака падала капля за каплей кровь, тут же расползаясь разводами по стальному телу Алой Лебеди – верного клинка Ван Дейлин. Капля за каплей туманился разум, заполнялся затертыми воспоминаниями, А весенний воздух заполнялся запахом полевых цветов. Где-то в отдалении прозвучал тонкий смешок босоногой Смерти, а потом неожиданный шепот над ухом перешел в громкий, раздирающий крик из памяти, из прошлого.
- Госпожа Ван Дейлин. – все тот же голос-колокольчик белокурой служанки, только теперь голосящий по всему особняку, пробивающийся сквозь любые преграды и стены, с каждой долей секунды наполнялся ужасом и истеричностью, перекликаясь с плачем полугодовалого сына оттаскиваемой за волосы княгини. Грязная, перепачканная кровью рука впилась в пепельные пряди, что, наверное, возмущало Хельду больше, нежели сам факт унижения. Истерика служанки оборвалась резко – одним грубым и широким замахом ржавого меча в руке садиста упивающегося убийствами, с той же жадностью, как мучимый жаждой человек глотает воду из родника. Кровь хлестанула на пол, смешиваясь с грязью сапог, кровью остальной прислуги и плевками разбойников. Глаза-васильки мигом помутнели, выронив на покрасневшие от ударов щеки, еще пару прозрачных слез. А следом треск ткани разрываемого желтого с оборочками пышного платья, надетого на княгиню все той же девушкой не успевшей проработать у нее даже суток. Аккомпанементом к этому был гогот толпы мужиков уже готовых потискать женские прелести и овладеть столь высоко стоящей, да и к тому же красивой особой.
Хельда скрипя зубами, яростно вонзила меч в землю, так что сталь вошла до середины своей длины. Холод бегал по спине волнами, словно прибой на берегу моря – то накатит, то уйдет, чтобы вернуться уже с новой силой. Конь – вороной жеребец, неугомонная бестия похожая на ураган – фыркнул, дернул зубами удила и черканул копытом по земле, оставив на ней очередную вздыбленную полосу, такую же уродливую и хаотичную, как и шрамы на руке его хозяйки.
Один короткий, небрежный взмах сталью снизу-вверх, разбросал случайные солнечные лучи веселыми зайчиками и бликами по лицам. В том числе и по тому, которое мгновенно перестало ехидно ухмыляться, исказившись страхом и непониманием. Руки мужчины уже не подпирали бока, а подбирали кишки, вываливающиеся из этих самых боков через щедро подаренную для этого прорезь в брюхе.
В это же самое время самокрутка закончив выделывать крендели в полете, упала в сухую солому, которой был выстлан пол сарая. Если бой окажется недолгим, то похороны для противников будут достойны самого короля.
Мужчина все еще смотрел на пепельноволосую, только сейчас осознав, что стал добычей хищницы, той, что еще три года назад была его жертвой в особняке Ван Дейлин. Сказать о своих наблюдениях он не успел, как со вторым отблеском отбившегося от клинка лучом света – потерял голову. Та упала почти у самых ног воительницы, в то время, как дым от последней затяжки вырвался наружу тонкой струей из сложенных трубочкой губ, тут же разлезшихся в самодовольной ухмылке.
Кто-то бежал к ней, оголяя клинок, кто-то, растопырив глаза, смотрел на голову, треснувшую как арбуз под десятком ног, а кто-то еще ничего не успел понять, не успел даже повернуть скучающего взгляда в ее сторону, в тот момент, когда Хельда начала свой танец, раздавая каждому, задолжавшую порцию стали. Но, тем не менее, все как один поняли, что их обманули - никакой сделки не будет и потискать девочку, тоже не удастся. А девочка до сих пор помнила, кто и сколько раз дернул ее за волосы, кто сколько раз шлепнул по попке, ударил по благородному лицу, и кто какие шуточки с комментариями отправил в ее адрес.
Здесь были не все…
Еще один порыв ударил в лицо, швырнул в него пару холодных капель с неба и перо какой-то не крупной птицы чистившейся на дереве, отклонил падающую каплю крови из сжатого до белизны кулака от намеченного маршрута в красную лужицу на льду. Сердце стучало сильнее, громче, разгоняло по телу холодную кровь, обжигая морозом вены, привыкшие к этим пыткам. И резкой болью вспомнились три отметины от плети на спине.
Одна за другой резанули с ровным интервалом для занесения руки, сопровождаемого свистом рассекающего воздух кнута, а следом разрывающего гладкую княжескую кожу девушки, на вид лет двадцати пяти. Ошибкой было желание, остановившее четвертый замах – желание овладеть горячей львицей дважды. Озлобленная хищница, поднятая как обычно за длинны волосы, воспользовалась коротким мгновением, когда мужчина отвлекся на застежку штанов, бормоча непристойности под нос. Эти секунды стоили ему жизни, это желание было одним из последних. Резко дернувшись к человеку, прижавшись к нему обнаженной грудью, Хельда рванула связанные за спиной руки, вонзая зубы в его открытое горло. Пальцы уже начинали белеть от недостатка крови, веревки еще сильнее вонзились в узкие запястья, но это только придало ярости – зубы сильнее стиснулись, с болью проходя в упругую плоть. Очередной хищный рывок отстранил ее от жертвы, следом плевок куском мяса.
Еще один стекленеющий взгляд, еще одна рука, метнувшаяся к открытой ране и зажавшая ее, еще один стук падающего на пол тела.
Это был последний.
Двадцатый.
Тряхнув левой рукой, женщина разбросала алые бисерные капли в разные стороны. Клинок покоилась на коленях. Казалось, вот-вот Лебедь начнет впитывать дар в себя, вбирать кровь, стекающую по ней тонкими полосками, узкими ручейками вен. Хельда посмотрела на руку, на потерянную линию бесконечной жизни, на перебитую шрамами линию любви – канавку, залитую кровью. Ее любовь носила медный вкус, приправленный горечью. В прошлом оставалась ровная траншея горячих чувств, потом больное пятно того кошмарного дня отмечалось ожогом от сигареты, следом череда убитых шрамами эмоций длинной в круглый десяток лет и конец скрывался тонким ручейком речки впадающей в неизведанный океан, в извергающуюся лаву из широкой прорези на кисти.
- Сегодня один, завтра другой. Ты когда определишься, Хель? – простонала над ухом девочка, коснувшись холодными пальцами шеи засмотревшейся на руку женщины.
Еще несколько картинок проскочило перед глазами, упертыми в невидимую точку в пространстве. Оскал Дкора, шевелящиеся губы в унизительной для нее речи, завороженный взгляд демона пытающегося бороться с чувствами или ловко вводящего ее в заблуждение, и последнее лицо – лицо пустынника, глаза наполненные нежностью в противовес его резким и грубым действиям.
- Это женщина Дкора. – кольнул в памяти обрывок слов пробившихся до слуха в один из вечеров через звон в ушах, через треск и боль в голове.
- Что ты делаешь со мной? – резанул по сердцу истеричный голос Магнуса, перекликающийся с криками лебедей беспокоящими поверхность озера.
А следом игривая, небрежно брошенная речь рыжеволосого Криффа, долетевшая с первого этажа мастерской пустынника.
- Хельда Ван Дейлин - суровая такая тетка, женщина Хайдука, - он усмехнулся с иронией. - По крайней мере, так считается. Она отчаянный воин, но малехо не в себе, постоянно курит и боится свадьбы сильнее, чем смерти.
Смерть и свадьба стали в некоторой степени родными словами, но к этому блюду еще добавлялась приправа. Оберткой для этого букета была боль потери, уже отметилась ожогом на руке на память о прошлой любви. И крик ребенка все еще снился ей иногда в кошмарах.
Она опять сидела у небольшого озера с лебедями, медленно водила батистовой тканью платка по холодному лезвию меча, слушая мерное дыхание Смерти и всхрапы коня, выдергивающего травку из под снега. Стон подплывшего лебедя слился со стоном ветра, так же как еще пара упавших с высоты капель слились с остатками крови на стали.
- Не называй меня Хель, мерзавка. – беззлобно и равнодушно ответила Хельда Смерти. Ее голос мог посоревноваться по холодности и промозглости, с самим северным ветром имея великий шанс на победу. Платок еще раз скользнул по мечу, который сразу после этого блеснув отражением озера погрузился со вздохом в ножны.
Какой-то беззубый старик мямлил себе под нос о распоясавшейся молодежи, зачесал под ту же гребенку что-то о бабах с мечами, которые должны рожать, а не воевать, о том, что не видел ни одного достойного мастера женщины и запивал все это монотонное нервирующее бубнение из кружки пенным пивом. Трактирщик сидел, кривясь, поглядывал на утреннюю публику в своем заведении – завтракающую или страдающую с похмелья. Поставленный на стойку локоть и подпертая щека широкой ладонью придавали ему скучающий вид. Какой-то юнец, заляпанный супом, набрался наглости тоже что-то вякнуть, чувствуя защиту от окружения своих друзей пахнущих соломой и девками.
- Да она такая же потаскуха как и все, а железяка у нее для виду токмо. – вторил ему рыжебородый щегол в пестрой рубахе. – Ей шикнешь, та и ноги раздвинет. – Всеобщий гогот заглушил твердый стук ножки бокала о стойку, в котором еще мгновение назад на донце плескалось красное вино.
- Молчит, согласна значить. – вставил и свою лепту еще один из компании застольников. Его грубый басистый смех особенно выделялся во всеобщем гомоне.
Трактирщик поймал ее холодный безразличный взгляд, тут же убрав с оживившегося лица ухмылочку, кривую как зубы пилы, там, где она уходила в приплюснутую ладонью щеку. Рука отлепилась от лица, впечатав в себя отметины от грубой, колючей щетины и сгребла как грабля звякнувшие золотые монеты по стойке.
Хельда поднялась, не глядя на толпу недоумков кликающих Смерть, не осознающих даже риска и опасности в произнесенных собою словах. Один из них тоже поднялся, направляясь параллельно с движущейся к выходу женщиной, подходя к цели так же медленно, приближаясь с той же скоростью, что и она. Размеренный цокот десятисантиметрового каблука резал по ушам, выделялся среди притихших голосов и одиноких смешков.
- Постой, дорогуша. – сказал мужчина, резко ринувшийся вперед опережая никуда не спешащую Хельду и перекрывая ей путь из трактира. Послышалось еще несколько обрывков фраз от старичка топящего их в пивной кружке. Пенные усы пролегли поверх настоящих седых, и через недолгое время впитались в рукав потертого свитера мышиного серого цвета.
Мужчина, перегородивший дверной косяк своим виднеющимся пивным пузом, потянул к бывшей княжне покрытые пленкой жира и пивом руки. Растопырил пальцы уже готовый примерить их к пышной груди скрытой шелком белоснежной рубашки застегнутой до самой верней пуговицы, так что та скрывала горло высоким стоячим воротником, туго опоясывающим тонкую и гордую шею. Замасленные глаза смотрели на объект вожделения, вздымающийся при каждом размеренном вдохе, в то время как рука женщины привычным неуловимым движением выдернула из ножен сталь, и с последним шагом чуть отклонившись назад, отсекла пальцы тянущиеся навстречу. Следующим движением Ван Дейлин стиснула его небритый подбородок таким же резким рывком тонкими пальцами левой руки, закованных в тугую перчатку такого же идеально белого цвета, как и рубашка. Откинув мужика с засаленными волосами, начавшего голосить словно девка, она толкнула дверь, опасаясь, что кровь испортит ее свежую одежду, шитую специально на заказ.
Старичок перекрестился, в то время как начавший всю заваруху юноша с супом на фуфайке выронил из рук кружку. Звон бьющейся глиняной кружки смешался с визгом служанки и хлопком закрываемой двери. Где-то у входа белела перчатка, испорченная о грязную морду владельца пальцев разбросанных по окровавленному полу.
- Тогда ты в свою очередь не называй меня мерзавкой. – усмехнувшись сказала вечно юная темноволосая девица с незамысловатым именем – Смерть, так и не выйдя из-за спины женщины зажимающей в руке окровавленный платок.
- Значит забудь. – ответила Хельда, когда запах полевых цветов пропал из воздуха, растворился в едком дыме табака. Заждавшийся конь оживился, когда Ван Дейлин приблизилась к нему и похлопала по холке. Он мотнул смольной гривой, потоптался на месте и храпнул, в очередной раз, дернув поводья, обмотанные вокруг дерева и завязанные тугим узлом.
Ловко заскочив в седло, предварительно отвязав поводья, Хельда ударила высокими каблуками по бокам жеребца, и тот ринулся прямо с места, в галопе выбивая из-под копыт комья подтаявшего снега, свежего тонкого льда и комья грязи. Земля дрогнула и через несколько мгновений успокоилась, лебеди привычно тоскливо застонали. Все вернулось на свои места, лишь пара окурков и окрашенный в алый батистовый платок говорили о том, кто здесь был совсем недавно.